блог. Глава IV

Н.А. Монастырев

«ЗАПИСКИ МОРСКОГО ОФИЦЕРА»

Глава IV

Возвращение в Черное море. Бомбардировка. Война. Первые походы. На «Жарком». Батум. Война в горах. Назначение на «Краб». Плавание на нем и постановка мин. Характер военных действий на Черном море. Ее странный конец и нравственные испытания офицеров. Перед революцией.

Менее чем через сорок часов, я снова очутился в Севастополе. По дороге я мог наблюдать, как всколыхнулась вся Россия. Поезда были набиты битком и вагоны брались с боя. Нечего было и думать о каком либо порядке на железных дорогах - это было невозможно. К счастью несколько дней тому назад, перед объявлением мобилизации по всей России была запрещена продажа спиртных напитков и поэтому мобилизация проходила спокойно и без всяких инцидентов. Мобилизованные стекались отовсюду и воинские эшелоны двигались беспрерывно на запад. Вся страна в этот момент походила на встревоженный муравейник - все пришло в необычайное движение и жизнь забила ключом. Так было в Средней России и в Малороссии, но Крымский полуостров и Севастополь в сравнении с тем, что я видел по дороге представлял из себя контраст - там было много спокойнее и эта южная окраина страны была, как бы в ожидании чего то. Явившись в штаб командующего флотом, мы все прибывшие черноморцы были сразу назначены на суда. Только четверо из нас, старших по чинам, окончивших подводный класс были назначены на дивизион подводных лодок, а все остальные и я в том числе были расписаны по кораблям и я попал на мобилизованный пароход Русского Общества «Великий князь Алексей», который состоял в дивизионе таких же, превращенных в заградители. Для меня это было большим разочарованием, так я мало верил, что в случае объявления войны, эти суда будут принимать активное участие в военных действиях. Но делать было нечего и я без особого восторга перебрался на пароход, только, что пришедший из Одессы. Весь состав парохода остался, будучи мобилизован, но к нему была добавлена военная команда, почти все запасные и поэтому командиру, лейтенанту С. и мне пришлось все налаживать на военный лад. Это было очень трудно, тем более, что в судовом начальстве была двойственность: мы офицеры военного флота и судовая администрация, люди очень почтенные по возрасту и совершенно незнакомые с военными принципами. В начале приходилось улаживать недоразумения, так как военная команда совершенно не хотела подчиняться гражданским лицам и это тяжело отзывалось на создании правильной военной организации. Прошло известное время пока все наладилось и корабль стал походить на военный. Вскоре нам было приказано принять четыреста мин заграждения на палубу, предварительно

подготовив корабль к их приему и постановке. С ужасом наши коммерческие моряки смотрели, как палуба их судна покрылась правильными рядами мин начиненных без малого 2000 пудов тола. Но понемногу они все смирились с мыслью, что им придется плавать с этим неприятным грузом и постепенно привыкли к нему.

Между тем было получено известие, что два германских крейсера «Гебен» и «Бреслау», под флагом адмирала Сушона, прорвались и вошли в Дарданеллы. Этим фактом, нерешительная и дотоле колеблющаяся Турция, получила поощрительный толчок и следовательно нужно было ожидать той или иной развязки. Факт прорыва этих крейсеров показывал ясно, как немцы энергично действовали и в дипломатии и в военном деле, тогда, как мы и наши союзники были нерешительны. Чем, как не этим можно объяснить то, что «Гебен» и «Бреслау» больше недели бродили по Средиземному морю, когда война была уже объявлена Франции и Англии Германией и ее два крейсера вошли в проливы 10 августа по новому стилю. Французская эскадра вышла из Тулона, только после того, как германские крейсера бомбардировали берега Алжира и пошли на запад, тогда, как неприятель шел на восток. Английская и германская эскадры, за несколько часов до объявления войны Англии Германией, встретились и отсалютовав друг другу мирно разошлись. Английский адмирал пошел на Мальту и только спустя несколько дней погнался за немцами и пришел со своей эскадрой на несколько часов позднее, как германские крейсера вошли в проливы, подняв турецкий флаг. Словом, попросту говоря их прозевали. Между тем появление «Гебена» и «Бреслау» в Константинополе имело огромное значение и германофильствующая турецкая партия, находившаяся под влиянием немецкого посла, человека очень энергичного перестала колебаться, и имея с этого момента такой козырь решала действовать без ведома султана и правительства. «Больной человек» Европы, ведомый на поводу немцами, решился на войну, которая несколько времени спустя и началась довольно внезапно для нас, но позднее я скажу, как именно. Теперь нужно сказать, как видоизменилась обстановка на Черном море с появлением германских крейсеров в Константинополе и какое это имело значение для России. В этот момент Черноморский флот состоял из 5 устаревших линейных кораблей, с ходом максимум 14 узлов, 2 старых крейсеров, четырех новейших, больших миноносцев с ходом в 33 узла и многочисленных вспомогательных судов. Подводных лодок фактически не было, так как имеющиеся в это время были стары и малы и могли с трудом нести позиционную службу у берегов. С турецким флотом, наш мог состязаться с успехом, так как был сильнее его материально и гораздо выше с точки зрения личного состава. Но с приходом «Гебена» такое выгодное для нас положение изменилось к худшему, так как «Гебен» имел скорость 28 узлов и сильную артиллерию, в следствии чего весь наш флот с этого времени должен был ходить соединено, так как всякое разделение сил было выгодно для противника и совершенно невыгодно и даже опасно для нас. Таким образом, наше командующее дотоле положение на Черном море перестало существовать. Это с точки зрения тактической, но гораздо хуже обстояло дело с точки зрения стратегической. С появлением Турции, как нашего врага Россия была отрезана от своих союзников, от кратчайшего морского пути и должна была сама, своей мало развитой промышленностью, обслуживать огромную мобилизационную армию. Оставалась связь через Мурманск на Ледовитом океане и через Владивосток на Тихом. Достаточно взглянуть на карту и смерить расстояние, что бы получить представление, что подобная связь крайне трудна и ненадежна. В самом деле, сколько нужно времени, что бы нужный груз из Европы дошел во Владивосток и оттуда через всю Россию, это без малого 20000 морских миль. С Мурманском дело было не лучше, так как железная дорога, связывающая его с Петербургом была еще не закончена. Архангельск на Белом море был недоступен в зимние, долгие месяцы. Следовательно военно-техническая помощь, в которой так нуждалась страна от своих союзников и о необходимости которой всегда упоминалось в прежних договорах, была едва осуществимой. То есть, иначе говоря, Россия лишалась того в чем она больше всего нуждалась и в то же время сама не могла дать свой людской излишек, по ой же причине, в котором нуждались наши союзники. Вот результат пропуска этих германских крейсеров в Дарданенллы, который был чреват для России следствиями, так как вновь создавшаяся обстановка в корне меняла стратегическое положение России, оказавшейся изолированной с ее огромными территориальными пространством и ее сырым материалом, требующим обработки. К несчастью, по свойству нашего характера, мы забыли, в этот критический момент для нашей страны, слова Петра Великого: «Промедление смерти подобно» и вместо того, что бы прежде всего самим соорганизоваться и готовиться к продолжительной войне, здравому рассудку вопреки, бросились на спасение Парижа, жертвуя своими лучшими войсками и ограниченными запасами, которых у нас было так мало, а ждать их пока было не откуда. Наступление в восточную Пруссию помогло французской армии, которая в бою на Марне разбила немцев и заставила их отступить. Наше же молниеносное наступление, с помощью корпусов, снятых немцами в этот момент с французского фронта, было остановлено и закончилось августовским поражением. Слово чести было сдержано, но слишком дорогой ценой.

Пока на сухопутном фронте происходили большие сражения, на Балтийском море были только незначительные встречи наших судов с германскими. По их характеру можно было сказать, что враги нащупывали друг друга и ничего серьезного не предпринимали. При входе в Финский залив немцы поставили минное заграждение, которое сейчас же было открыто нашей службой связи и о его существовании было немедленно донесено в штаб и на другой день оно было вытралено, при чем на минах взорвались два маленьких тральщика. В день объявления войны, как и нужно было ожидать, была обстреляна неприятельскими крейсерами Либава и у входа в нее поставлено заграждение, о котором тоже стало тот час же известно, почему оно и оказалось бесполезным. Первое активное выступление со стороны нашего врага, оказалось неудачным - его хороший, новый крейсер «Магдебург» при попытке ночью пробраться к нам, опасаясь мин придержался близко к берегу и выскочил в тумане на камни острова Оденсхольм. Крейсер был взорван своей командой, но не окончательно и по его подъему нами были сейчас предприняты работы, но они не увенчались успехом, так как постоянно, почти свежая погода разбила его о камни совершенно и Балтийский флот лишился трофея. «Магдебург» погиб 13 августа, но через некоторое время, а именно 27 сентября наш крейсер «Паллада» находившийся в дозоре был атакован в Финском заливе неприятельской подводной лодкой и взорван. Весь его состав в количестве 800 человек погиб и не один человек спасен не был, несмотря на то, что сейчас же подошли миноносцы - настолько его гибель была мгновенной. Перед этим только, за несколько дней германская лодка U-9 потопила сразу три английских крейсера: «Абукир», «Хог» и «Кресси» в Северном море. Такое действие немецких лодок произвел огромное и впечатляющее впечатление на всех и открыл глаза на опасность этого рода судов, и против них стали вырабатываться способы защиты. Имея основания предполагать, что сильный германский флот находится в Балтийском море, адмирал Эссен не решался на большие операции своими слабыми силами, так как новые дредноуты еще не вошли в строй и ограничился постановкой мин у берегов Германии с помощью миноносцев. На одной из таких минных банок 4 ноября взорвался и погиб германский броненосный крейсер «Фридрих Карл» и несколько вспомогательных судов и миноносцев. Это было известным вознаграждением за потерю «Паллады» и предостережением для врага. Последующие события показали, что наши мины производили на него должное впечатление и он не мог быть одним хозяином в Балтийском море. С большим интересом и вниманием следил я по газетам за встречами английских и немецких эскадр и не мог не восторгаться действиями германского крейсера «Эмден», командир которого мне казался настоящим моряком, достойным уважение, за его лихие действия в океане. С объявлением войны, два наших крейсера: «Аскольд» и «Жемчуг», находившиеся во Владивостоке, получили приказание присоединиться к союзным эскадрам для действия против эскадры германского адмирала графа Шпее. Один из них, «Жемчуг», так счастливо прорвавшийся во Владивосток в Цусимском бою, вскоре нашел бесславный конец в бухте Пуло-Пенанг, в Малаккском проливе. «Эмден», поставил себе фальшивую четвертую трубу и подделавшись под английский крейсер, ночью прошел через французскую охрану и потопил миной «Жемчуг», который идя ко дну открыл огонь. Но увы, было поздно. Бедный крейсер, такая бесславная и некрасивая смерть. Его гибель кольнула меня в сердце, да и не меня одного. Какая нерадивость и оплошность со стороны командира. Но пока я увлекался происходящими далеко сражениями и старательно вычерчивал на карте курсы противников, обучал минам и учился сам события на Черном море шли своим чередом. Пока, что наша эскадра несколько раз выходила в море и демонстрировала себя перед глазами турок, проходя по Анатолийским берегам. Сведения доходящие из Константинополя гласили, что германские крейсера совместно с турецким флотом делают выходы и маневрируют у своих берегов. Но ни одного раза встречи не происходило. Обе стороны готовились к войне, но никто не мог сказать наверное, что она будет. Такое напряженное и неопределенное состояние длилось более чем два месяца. Наконец развязка наступила...

Утро 16 октября было на редкость ясным и море совершенно спокойным. Вся эскадра стояла на Северном рейде, только что вернувшись с моря и готовясь снова выйти в случае нужды. Отряд заградителей с минами на палубах стоял там же, но в глубине бухты, за исключением нашего «В.К. Алексея», который накануне вошел в док, так же полный минами. Ранним утром я проснулся в своей комфортабельной каюте от гула выстрелов, потрясавших воздух. Не понимая в чем дело, я быстро оделся и вышел на верхнюю палубу и тут моим глазам представилась странная, необычная картина: группы портовых рабочих, шедшие на работу испуганно и недоумевающе метались по набережной, женщины истерически взвизгивали и с ужасом в глазах бежали в разные стороны. Со стороны Северного рейда доносились взрывы снарядов и потом залпы орудий. Сначала я подумал, что стреляет эскадра, но потом по дальности и характеру стрельбы догадался, что это стреляют крепостные батареи. Не успел я отойти несколько от дока, как в нескольких шагах от меня и совсем близко от дока хлопнулся снаряд, который разбросал камни и землю далеко вокруг. Над моей головой со свистом пронесся осколок и ударился о ботопорт дока. Я подождал несколько мгновений и потом подбежал к упавшему снаряду - это оказался огромный осколок, при виде которого я сразу понял, что это стреляет «Гебен». Я поднял его, еще горячий и с трудом понес на корабль и торжественно положил его на стол в кают-компании: - «Вот вам «Гебенский» подарок, господа, принимайте и распишитесь...» Наш капитан и его помощники, дотоле не видавшие осколков большого снаряда, а к тому же полученного столь неожиданно, больше чем с недоверием и издали его рассматривали, а лакей Иван, парень видимо не из храброго десятка, бледный с трясущимися челюстями от страха, испуганно, временами высовывал голову далеко из-за двери, не решаясь войти в кают-компанию. - «Иван, черт возьми, давайте же кофе. Давно пора», сказал я ему. - «Ваше высокородие, ради Бога, уберите его», произнес он умоляюще, «а вдруг взорвется...» И не смотря на этот, довольно трагический момент, я не мог не расхохотаться при виде его физиономии с трясущимися челюстями и испугано мигающими глазами. Но видя, что осколок спокойно лежит на столе и не думает взрываться, он успокоился и стал сервировать стол для утреннего кофе. В этот момент стрельба прекратилась. В кают-компанию поспешно вбежал телеграфист с пачкой телеграмм, которые начал быстро расшифровывать. Одну из них давал минный транспорт «Прут», который вскоре замолк и не сообщал ничего. Между тем в море произошло следующее. Находившийся в дозоре 4-й дивизион малых миноносцев, под командой капитана 1 ранга князя Трубецкого, к рассвету подошел к Севастополю и встретил «Гебен». Последний заметив приближающиеся миноносцы, прекратил стрельбу по крепости и пошел на них. В свою очередь начальник дивизиона видя, что ему в порт не прорваться, решился его атаковать и пошел на сближение с крейсером, который открыл огонь из противоминной артиллерии по дивизиону миноносцев. Развив самый большой ход и меняя курсы, миноносцы сближались с врагом. Но вот один снаряд попал в головной «Лейтенант Пущин». Он сразу сбавил ход и начал садиться носом, так как снаряд попал в носовое помещение и вода хлынула внутрь Миноносец сразу сбавил ход, но продолжал вести дивизион, стреляя из своих пушек. Положение миноносцев было трагическим и надежды на спасение было мало, но вдруг в этот момент на горизонте со стороны Балаклавы, появился силуэт корабля. Это был «Прут», который ранним утром вышел из Ялты и шел в Севастополь. «Гебен» сразу прекратил стрельбу по миноносцам и полным ходом пошел на него, очевидно считая, что это боевой корабль. Огонь «Гебена» обрушился всей силой на беззащитный транспорт, благодаря которому миноносцы, имея убитых и раненых на «Пущине» получили возможность прорваться, но тихоходный транспорт был осужден на гибель. Видя, что положение отчаянное, командир решил потопить «Прут», но не сдаться и приказал открыть кингстоны, а команде спасаться на шлюпках. И здесь произошел эпизод достойный быть занесенным в анналы. «Прут» медленно тонул, тогда оставшийся на нем старший офицер, лейтенант Рагузский взорвал дно и погиб вместе с кораблем. Глубокий старик священник, иеромонах Антоний, плававший на транспорте много лет не пожелал его покинуть и в полном облачении, благословлял крестом отходящие шлюпки, стоя на палубе погружающегося корабля, охваченного пламенем пожара. Часть команды и офицеров с командиром попали в плен, будучи захваченными «Гебеном», но большей части все же удалось спастись.

Появление неприятельского крейсера и обстрел порта, конечно вызвали много всяких толков и сплетен в роде того, что мины не были включены нарочно и пр. На самом же деле, крепостные мины не были включены, потому, что командующий флотом ожидал прихода миноносцев и «Прута», что бы не подвергать их опасности. Хотя это неожиданное нападение и имело положительный результат для немцев в том смысле, что они потопили транспорт, но и «Гебен» получил несколько снарядов и ушел имея несколько убитых и раненых. Конечно нужно приписать счастью, что его стрельба оказалась совершенно безрезультатной, так как ни один снаряд не попал в стоящие корабли и особенно в заградители, наполненные минами, что могло иметь страшные последствия. Несколько часов спустя, когда были разведены пары в котлах, эскадра в полном составе снялась с якоря и вышла в море, направляясь к турецким берегам, где обстреляла угольный центр Турции - Зунгулдак и побережье Анатолии, не встретив ни одного неприятельского корабля. В то время, как «Гебен» обстреливал Севастополь, «Бреслау» в сопровождении минного заградителя поставил мины в Керченском проливе, соединявшим Черное и Азовское море, на котором в то утро взорвался пароход. Турецкий крейсер «Гамидие», обстрелял город Феодосию и «Берки-Шефкет» - Новороссийск, где зажег несколько нефтяных баков. Два турецких миноносца под командой немецких офицеров, как впрочем и все остальные суда, подошли ночью на 16 октября к Одессе. Как раз в это момент в порт входил буксир, который вел две баржи. Для миноносцев это оказалось счастливым случаем и они за ним вошли в гавань, не вызывая ничьего подозрения. По чем нужно отметить, что на миноносцах ясно была слышна русская речь. Войдя в порт первый миноносец выпустил мину по канонерской лодке «Донец», которая стояла у волнореза и потопил ее. Другой атаковал вторую канонерскую лодку «Кубанец», но неудачно и мина взорвалась о мол. На канонерках открыли огонь и миноносцы выпустив несколько снарядов по порту, быстро удалились. Через два месяца, «Донец» снова вступил в строй и до конца войны благополучно плавал, причинив много потерь в последствии германским войскам, действуя своей артиллерией на Дунае. Как бы там ни было, но план внезапной атаки со стороны немцев, был приведен в исполнение прекрасно и им только, что называется не повезло, потому, что результаты его оказались более чем скромными. Позднее нам стало известно, как Турция объявила войну России и я считаю не лишним об этом рассказать. Раньше я указал, что послом Германии в Константинополе был В., человек энергичный и решительный, который работал на совесть для Германии, стараясь склонить Турцию к войне на ее стороне. Он и немецкие комиссары обрабатывали задолго еще турецкое мнение, которое находилось под англо-французским влиянием. Кстати нужно напомнить о том, что английская морская миссия под начальством адмирала Лимпуса, в течении довольно долгого промежутка времени руководила турецким флотом и обучала его. Накануне войны, она покинула Константинополь, уступив таким образом место немцам, которые оказались много деятельнее и быстро переделали турецкий флот на свой лад. Но разумеется почва для этого была заранее подготовлена В., выигравшим блестяще дипломатическую победу, которая увенчалась приходом германский крейсеров в Босфор. Немецкий адмирал Сушон, тотчас же был произведен в турецкие адмиралы и поднял свой флаг с тремя звездами на «Гебене», получив чрезвычайные полномочия, как главнокомандующий. Для вящего впечатления на турок, офицеры и матросы германских крейсеров надели фески. Конечно турки в своей массе и не знали, что происходит и кроме того германофильствующая турецкая партия во главе с Энвер пашой терроризировало всех. В то время, как Сушон вышел в море и собрал совет на «Гебене», после которого судам было приказано идти обстреливать русские берега, турецкое правительство ничего и не подозревало, в том числе и морской министр. Говорят он мирно играл себе в карты, когда было получено известие о нападении на Россию. Но, дело было сделано и отступать назад было поздно. Турция была в руках Германии и война началась.

С началом военных действий, я не мог усидеть на заградителях и всеми силами старался попасть на миноносец, что мне наконец и удалось и я был назначен на «Жаркий». Этот миноносец был в составе тех, которые атаковали «Гебен» утром 16 октября. Командир его был сменен и был назначен новый, лейтенант С., также как и я за несколько часов до ухода в море эскадры. Это было 1 ноября. Помню отчетливо, тот ненастный, осенний вечер. Миноносцы идут в хвосте колонны. Погода свежеет. Шквалистый нордовый ветер завывает в снастях и срывает верхушки волн, которые ливнем обрушиваются на мостик и палубу. Линейные корабли далеко впереди и в вечерней мгле их корпуса едва различимы. Порой, за моросящим дождем, кораблей не видно и только вспышки ратьеров, сигнальных фонарей указывают их место. Миноносцы прибавляют ход и вытягиваются в одну линию. Ночь темна так, что в одном кабельтове ничего не разобрать, да к тому же ветер и соленые брызги мешают смотреть вперед и заливают глаза. Только светящийся бурун впереди идущего, помогает ориентироваться с трудом. Порой кажется, что то слишком близко подходишь к нему, то слишком удаляешься. Судорожно сжимаешь кнопку электрического звонка в машину, то сбавляя, то прибавляя обороты, что бы равняться по впереди идущему миноносцу. Но вот замигали огоньки Ратьера, сигнал их докладывает: адмирал передает курс 110, ход 10 узлов. Эскадра обогнула Херсонеский маяк и вышла в открытое море. Даешь последние звонки в машину и скоро вся колонна миноносцев сразу выравнивается. Теперь можно спокойнее стоять на вахте, но зато качка становится больше. Маленький миноносец так швыряет, что нужно цепко держаться за поручни, что бы не полететь на палубу или не быть смытым волной. На теле нет ни одной сухой нитки, а еще три часа впереди беспрестанного, холодного душа. Невольно завидуешь большим кораблям, где можно стоять вахту сухим и не дрожать от холода. Одна надежда встретить за мысом Сарыч, более тихую погоду и обсохнуть. Тьма кромешная... Над головой несутся черные, низкие тучи, белые гребни с грохотом разбиваются о корпус и каскадом разливаются по палубе. Из темноты, то вынырнет, то снова скроется во мгле бесформенный силуэт «Жуткого» или яркий, огненный факел вырвется из его труб и пронижет ночную тьму. Скоро полночь и смогу прокарабкаться по палубе до своей каюты, выпить стакан горячего чая, переодеться в сухое и заснуть. Заснуть, о какое счастье заснуть в сухой койке. Еще пять минут, Боже мой, как долго тянуться эти пять минут... Наконец по рапу поднимается темная фигура лейтенанта В., я наскоро сдаю ему вахту и кубарем слетаю вниз. Волшебный, незабываемый миг, я в койке под теплым одеялом. Ночной бой, минная атака, может быть, но сейчас протянуться и заснуть... Мысли путаются, усталость охватывает тело и бархатные лапки сна обнимают тебя...

Как и нужно было ожидать, за ночь погода стихла и мы вошли в тихую зону моря. Как будто какая то волшебная рука успокоила бушующее море и подарила нас чудным, солнечным днем. Эскадра перестроилась в дневной порядок и продолжала идти на юго-восток в надежде встретиться с врагом. Но прошел день и ночь и море было пустынно. Нигде ни дымка... На следующий день после полудня, все суда застопорили машины, миноносцы подошли к большим кораблям для приемки угля. Но не успели закончить ее, как все дали полный ход, свернув к югу. Оказывается, что адмирал получил сведения о присутствии неприятеля в Трапезунде. Ранним утром открылись берега Анатолии и постройки Трапезунда.

- «Приготовиться к бою»..., взвился сигнал и все отрепетовали сигнал и дали самый полный ход. Но скоро обнаружилось, что ни одного неприятельского судна на рейде нет. Тогда адмирал приказывает «Ростиславу» и нам, миноносцам идти на рейд, обстреливать казармы и батареи. Влетаем на рейд и своим огнем разрушаем все портовые сооружения. Турки молчат. Уничтожив все, что было можно, присоединяемся к эскадре, которая идет вдоль берега. Кроме маленьких парусников, которые пропускаются без внимания, никого не встречаем. Очевидно турки, испуганные потоплением накануне целого отряда больших военных транспортов с артиллерией и амуницией для турецкой армии, прекратили всякое движение. Это было под самым Босфором и произвело большое впечатление и по видимому было большим ударом для германского командования, так как больших транспортов у них было мало. Обойдя большую часть Анатолийского берега и не встретив неприятеля, адмирал Эбергард решил повернуть на Севастополь, что бы приять уголь и запасы. 5 ноября, утром эскадры в довольно густом тумане приближалась к Крымским берегам. Впереди, приблизительно в тридцати кабельтовых от главных сил шли крейсера разведчики. Море было спокойно и временами легкий ветер разгонял туман, который к тому же становился меньше. Шедший впереди вспомогательный крейсер «Алмаз» заметил в тумане стоявшими с застопоренными машинами крейсера «Гебен» и «Бреслау», круто повернул и полным ходом пошел к эскадре, сообщая о присутствии неприятеля. Был полдень и мы мирно сели за стол в кают-компании обедать, когда до нашего слуха донеслась артиллерийская стрельба и звуки тревоги. Мы все бросились наверх по своим местам. Первое, что я увидел был «Евтафий», который шел полным ходом, изменив курс на 90 градусов влево, за ним виднелись «Иоанн Златоуст» и «Пантелеймон», остальные корабли еще поворачивали и едва виднелись в тумане, отстав от головного. Наш дивизион миноносцев, дав самый полный ход шел параллельно «Евстафию». Его башни были повернуты на правый борт и из дула орудий вырывалось пламя с буро-желтым дымом. Он залпами стрелял по неприятелю. По вспышкам, в тумане я мог заметить «Гебен», который отвечал ему. Его снаряды ложились совсем близко от нас, перетая через «Евстафий» и рвались в воде, обдавая нас брызгами. Одна из вспышек на «Гебене», приблизительно по середине его, мне показалась слишком большой и я подумал, что «Евстафий» попал в него, тем более, что через несколько минут стрельба прекратилась и неприятеля не стало видно совсем. К этому времени туман стал совсем расходиться и вскоре открылся чистый горизонт. На нем никого не было видно и эскадра пройдя немного повернула на Севастополь. Наш дивизион перешел на левую сторону линии и тут я только увидал, что в носовой части «Евстафия», в борту зияли дыры, но он продолжал идти, как ни в чем не бывало. По возвращении в порт, мы все узнали в подробности. После того, как «Алмаз» дал знать, адмирал сразу повернул на параллельный курс с неприятелем и хотя старший артиллерист медлил с открытием огня, ожидая его, как полагалось по правилам со «Златоуста», но адмирал приказал открыть огонь немедля. «Гебен», еще не стрелял, расстояние было, около 40 кабельтовых при плохой видимости и своем дыме из труб, который застилал цель. Первый залп пушек «Евстафия» сразу же попал в «Гебен» и угодил ему в самую середину. Он ответил, но его первый залп лег на недолет, второй перелетел и это был тот, который лег около нас. И лишь третьим, он попал в «Евстафий». Его снаряд разорвался в шестидюймовых казематах и лазарете, убив 4 офицеров, 39 матросов и ранив тяжело 1 офицера и 24 матроса. Раненый был мой хороший товарищ мичман Гнилосыров, с которым я плавал на том же корабле. Осколок попал ему в живот и он промучившись недолго, умер в госпитале. Через день эскадра и город хоронили убитых. Под сводами Николаевского Морского собора, стены которого усеяны черными, траурными досками с именами убитых во время осады Севастополя в Крымскую войну, стояли гробы покрытые Андреевскими флагами. Торжественно и тихо шла заупокойная литургия в храме, нарушаемая изредка заглушенными рыданиями матерей. Служба кончена... Один за другим, длинной вереницей, на плечах боевых товарищей выносят гробы. Оркестр играет «Коль славен». Проникновенные и торжественные звуки которого, провожают ушедших в лучший мир... Севастополь замер, как когда то, скрывая в недрах своих окровавленных холмов, первые жертвы войны на Черном море. Секретные сведения вскоре достигшие Севастополь, сообщали о том, что после боя 5 ноября, «Гебен» вернулся поврежденным и хоронил несколько десятков убитых. Но очевидно его повреждения были не очень серьезны, так как менее чем через месяц, он появился перед Батумом и обстрелял его. В это время в Батуме, представлявшем из себя небольшую крепость с устаревшими пушками, находился незначительный отряд судов, не военного типа, вооруженных орудиями. Вся защита Батума с моря заключалась в минном заграждении, поставленным в первый момент войны. «Гебен» не дойдя до расположения мин, с большой дистанции открыл огонь. Его снаряды обили угол у одного дома, что и было единственным его результатом, не причинив никакого вреда ни порту, ни крепости. Между тем, как он имел полную возможность нанести много ущерба, так как в порту находилось много нефтяных баков, где хранилось топливо для флота. Следует напомнить, что из Баку на Каспийском море, через весь Кавказ шел нефтяной трубопровод и таким образом Батум являлся нефтяным центом и представлял из себя очень уязвимое место. Чем объяснить такую оплошность с его стороны, я не знаю, но во всяком случае не ответным огнем наших батарей, снаряды которых не могли долететь до него. Словом со стороны «Гебена» это была неудачная демонстрация, которая нам послужила хорошим уроком.

В конце ноября, эскадра снова вышла в море, закончив необходимый ремонт в надежде встретить неприятеля. При подходе к Кавказским берегам, недалеко от Батума, эскадра застопорила машины с тем, что бы дать уголь для миноносцев, а большим нефтяникам зайти в порт для приемки нефти. В это время у нас на «Жарком», что то случилось в холодильнике и командир попросил два часа времени на исправление, ответ адмирала был идти в Батум и там исправить повреждение. Тут с нами произошел курьез, от которого нам было всем стыдно долгое время. Пока мы шли эскадрой, то по халатности не особенно внимательно вели прокладку курса, так как все время шли в кильватер. Перед тем как отделиться от эскадры и идти по назначению, на всякий случай командир приказал спросить точно место на карте у корабля с которого мы принимали уголь. Так как в этот момент мы уже отваливали и за шумом вырывающегося из свистка пара, я не расслышал хорошо ответ и проложил курс, не сверившись со старым. «Жаркий» дал хороший ход и понесся к берегу. Прошло часа два. Эскадра уже скрылась за горизонтом и только лишь в другом направлении я заметил дивизион больших миноносцев, который по видимому шел в Батум на присоединение к эскадре. Мне показалось странным, что наши курсы слишком расходятся и что мы кажется ошиблись, но до берега оставалось не так много и командир решил к нему приблизиться и кстати осмотреть. Между тем приближался вечер. В это время к югу от нас показался силуэт крейсера, по видимому нашего. Он заметил миноносец и не зная, что мы отделились пошел на нас. Мы обменялись позывными. Крейсер спросил куда мы идем и на наш ответ, что в Батум, передал сигналом, что мы на юго-западе от Батумского маяка в 18 милях. Было очень неудобно и командир остался очень недоволен, особенно потому, что ночью придется проходить минными заграждениями. Кроме того, мы сообщили по радио командующему отрядом в Батуме, что бы нас вышел встретить катер перед минными заграждениями. Очевидно, что он нас ждал понапрасну. Но делать нечего, мы дали полный ход и в темноте стали подходить к порту, благополучно пройдя заграждение, место нахождения которого нам конечно было известно. Но вполне понятно, что проходить ночью в полной темноте было не особенно приятно и что бы ориентироваться попросили открыть на «Березани» прожектор, так как никаких маяков конечно не горело. Нечего и говорить про то, что командиру здорово попало от адмирала за этот случай. В результате вышло так, что вместо 2 часов ремонта мы застряли в Батуме на несколько месяцев, не по причине неисправности, которая была пустяшной и уже исправленной в море, а по причине общего положения в этом районе. К моменту нашего прихода, т.е. в последних числах ноября, Батум оказался обложенным со всех сторон турками и оставалась сравнительно не большая прибрежная полоса, с железнодорожным путем, которая находилась в наших руках. В начале войны, на Кавказе было очень немного войск, по преимуществу из запасных, и армия нуждалась в подкреплениях, долженствующих прийти севера. Армия только еще разворачивалась и турки воспользовавшись удобным моментом начали наступление. Они подходили вплотную к Батуму и находились по ту сторону реки Чорох. При первом натиске небольшие части отступили к крепости, потом с помощью морского отряда продвинулись вперед и задержались также по ту сторону реки, удерживая турок. Последние же стали сосредотачиваться в направлении на Тифлис и приближались к Саракамышу и располагались также по линии гор, заходя в тыл Батуму. Словом неприятель был совсем близко и я мог убедиться в этом на следующий же день по приходе, слыша орудийную и ружейную стрельбу в горах. Мы, так сказать, оказались в осажденной крепости, для меня это было ново и первое, что я хотел, это посмотреть город и ознакомиться с положением вообще, но это пришло само собой и очень быстро. Несколько дней мы ожидали, что нас вызовут к эскадре, но скоро получили приказание о том, что миноносец присоединяется к Батумскому отряду судов для действий у берегов Кавказа. Сначала для нас это было аленьким разочарованием, но «а ля гер, ком а ля гер», как говорят выразился один генерал и мы смирились с этой мыслью. Отряд, в котром мы теперь состояли был не лишен интереса. Им командовал капитан 2 ранга Ш., человек независимый и с некоторыми особенностями в характере. Его флагманским кораблем было посыльное судно «Березань», вооруженное 75 мм пушками и два, три парохода, с полевыми пушками старого образца, которые при стрельбе перекатывались с одного борта на другой. Надо сказать, что подобная стрельба на нас производила веселое впечатление и эти корабли получили прозвище китайских броненосцев. Особенно один, который назывался «Дых-Тау», так и просился, что бы его окрестили китайским броненосцем «Дых-Тау». Так он и плавал под этим прозвищем до конца войны, всегда возбуждая в нас веселое расположение духа, когда нам приходилось действовать вместе с ним. Начальник отряда в свою очередь находился в подчинении у коменданта Батумской крепости и командующего войсками Батумского округа генерал-майора Л. и как всегда бывает сухопутный и морской начальники не были в особенных ладах между собою. Особенно кавалерийский, вернее казачий генерал Л., имел своеобразный взгляд на флот и не очень ясно представлял себе задачи флота и тактику действий военных кораблей, почему между ним и нашим непосредственным