О воле к победе

Последнее время перечитываю великие произведения, с к-рыми познакомился в юности. С высоты прожитых лет они воспринимаются совсем по другому. Например, спустя годы сильнейшее впечатление на меня произвел "Тихий Дон" Шолохова. Хотя в школе меня он не зацепил и я осилил только несколько глав. Сегодня, он буквально прошел сквозь сердце. Все дни, что посвятил чтению, я жил там, жизнью его героев и донского казачества. А многое из окружающей меня действительности в этот момент поражало своей искусственностью и казалось дешевым спектаклем. Но это тема отдельного разговора. А сейчас я читаю "Как закалялась сталь" Н. Островского. В школьные годы это произведение вообще не вызвало у меня интереса и читать его я не стал. А сегодня понимаю, что зря.

Очень хорошее пособие для юношества. Тем более современного. Идейная составляющая романа уже не актуальна — комсомол и строительство коммунизма в прошлом. Но целеустремленности и воле к победе книга учит. Прочитал бы в свое время, было бы стыдно не бороться. Я ведь думал продолжить семейную династию и подать документы в высшую мореходку. Но не рискнул. Решил, что знаний не хватит прорваться туда без денег, к-рых не было. А сегодня у меня нет за плечами настоящей мужской профессии и я мечтаю, чтобы ее получил мой сын. А еще роман "Как закалялась сталь" полезно почитать тем, кому кажется, что им плохо живется. Например, этот отрывок:

"Хлестал в лицо осенний дождь. Низко ползли над землей темно-серые, набухшие влагой тучи. Поздняя осень оголила лесные полчища, хмуро стояли старики грабы, пряча морщины коры под бурым мхом. Безжалостная осень сорвала их пышные одеянья, и стояли они голые и чахлые. Одиноко среди леса ютилась маленькая станция. От каменной товарной платформы в лес уходила полоса разрыхленной земли. Муравьями облепили ее люди. Противно чавкала под сапогами липкая глина. Люди яростно копались у насыпи. Глухо лязгали ломы, скребли камень лопаты.

А дождь сеял, как сквозь мелкое сито, и холодные капли проникали сквозь
одежду. Дождь смывал труд людей. Густой кашицей сползала глина с насыпи.
Тяжела и холодна вымоченная до последней нитки одежда, но люди с работы
уходили только поздно вечером. И с каждым днем полоса вскопанной и
взрыхленной земли уходила все дальше и дальше в лес.

Недалеко от станции угрюмо взгорбился каменный остов здания. Все, что можно было вывернуть с мясом, снять или взорвать, — все давно уже загребла рука мародера. Вместо окон и дверей — дыры; вместо печных дверок — черные пробоины. Сквозь дыры ободранной крыши видны ребра стропил. Нетронутым остался лишь бетонный пол в четырех просторных комнатах. На него к ночи ложилось четыреста человек в одежде, промокшей до последней нитки и облепленной грязью. Люди выжимали у дверей одежду, из нее текли грязные ручьи. Отборным матом крыли они распроклятый дождь и болото. Тесными рядами ложились на бетонный, слегка запорошенный соломой пол. Люди старались согреть друг друга. Одежда парилась, но не просыхала. А сквозь мешки на оконных рамах сочилась на пол вода. Дождь сыпал густой дробью по остаткам железа на крыше, а в щелястую дверь дул ветер.

Утром пили чай в ветхом бараке, где была кухня, и уходили к насыпи. В обед ели убийственную в своем однообразии постную чечевицу, полтора фунта черного, как антрацит, хлеба. Строительный отряд с озлобленным упорством переносил лишения. Насыпь с каждым днем углублялась в лес."